Домой возвращаюсь глубокой ночью. В гостиной сталкиваюсь с отцом, он сидит перед камином. Курит сигару.

Хочу пройти мимо, но почему-то присаживаюсь в соседнее кресло.

– Что она сказала?

– Ей нужно подумать.

– Я сделал все, что мог, Андрей. На большее не рассчитывай.

Есения

Прошло пять дней, девчонки уже пришли в себя.

Мама снова бросила на меня укоризненный взгляд и выпила несколько таблеток успокоительного.

– Когда их выпишут?

Мамин голос прозвучал резко и громко. Я съежилась от этого звука и нерешительно пожала плечами.

Как было правильно поступить в сложившейся ситуации, я не знала. Когда передала маме все, что сказал мне Андрей, она просто кивнула. Дала свое согласие, не открывая рта, и вышла из комнаты. Я же осталась сидеть одна на старом диване с разъедающим душу чувством вины.

Нужно было позвонить, но пальцы не слушались. Слезы застилали глаза, а мир стал таким тусклым. Почти черно-белым.

Как только мы озвучили ответ, девочек перевели в частную клинику, а на номер маминого счета упала приличная сумма денег.

Как я себя при этом чувствовала? Отвратительно. Мы в прямом смысле продались. Испугались последствий, травли, жестких методов, всего разом.

Я передвигалась по дому как сомнамбула, почти ничего не ела. Аппетит пропал напрочь. Леська заезжала пару раз, пыталась как-то поддержать. Она знала всю ситуацию только со слов Ярика, а мне не хотелось посвящать ее в свои душевные терзания. Хотелось просто побыть одной.

Андрею за все это время я позвонила единожды, когда озвучила наше согласие. После заблокировала его номер телефона.

Знаю, что лично он не был в чем-либо виноват, но ситуация давила на меня с такой силой, что взять себя в руки я просто не могла.

– Мы сделали все, как они хотели, – леденящий внутренности голос вырвал меня из размышлений.

Мама вернулась в кухню, со скрежетом выдвинула стул, присела и положила руки на стол.

– Больше мы не имеем с этой семьей ничего общего. Я скажу один раз, дочка. Возможно, это будет выглядеть как ультиматум, но я не хочу видеть этого человека в своем доме. Я не хочу видеть его рядом с тобой. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – сжимаю в кулак краешек полотенца и боюсь взглянуть ей в глаза. После случившегося мама сильно изменилась.

– Хорошо. Забери от него все вещи и вернись домой. Сейчас я ставлю тебя перед выбором. Либо мы, либо он.

– Мам, Андрей…

– Он сын своего отца, моя девочка. Не забывай об этом. Ты поедешь в больницу?

– Да, сейчас соберусь.

В палате прохладно. Лена сидит на кровати, Катю увезли на процедуры. Мама что-то долго объясняет сестре, успокаивает, гладит ее по спине.

Я же стою у окна и не знаю, куда себя деть. Почему-то я чувствую свою вину в случившемся. Я стала камнем преткновения.

Обняв Лену, выхожу в коридор и медленно бреду за кофе.

Знаю, что в палату больше не вернусь. Не могу. Как только выхожу в коридор, к горлу подступает тошнота. То, что мы сделали, ужасно. Но разве у нас был выбор? Конечно же, был. Но разве теперь это имеет значение?

Спускаюсь по ступенькам и достаю телефон, чтобы вызвать такси.

Я еду к Андрею, потому что хочу поставить точку. А внутри сгораю от желания его увидеть. Почувствовать его объятия. Тепло губ…

Таксист не замолкая рассказывает какие-то истории, но все они превращаются в фоновый шум. Голова раскалывается уже вторые сутки, но я ни разу не ела таблетки. Все банально, это реакция моей психики. Я испытываю эту боль, потому что хочу себя наказать. Наказать за то, в чем не виновата.

Долго не решаюсь нажать кнопку на домофоне, а когда это делаю, жду почти минуту. Андрей открывает мне без всяких вопросов. На камере видно, кто к нему пришел.

В лифте меня окутывает паника. Что я скажу? О чем мы будем говорить? Как мне себя вести?

– Привет, – нерешительно выхожу на площадку.

Андрей стоит на лестничной клетке, подпирая стену плечом. Руки в карманах, на голове беспорядок. Небритый. Лицо словно осунулось, и его черты стали более резкими.

– Привет, – он отталкивается от стены и делает шаг в сторону. Пропускает меня в квартиру.

Когда дверь за нами захлопывается, я хочу резко обернуться и крепко его обнять.

Очень хочу, но вместо этого просто снимаю обувь. Расстегиваю куртку и вешаю ее на плечики.

– Кофе будешь?

Его вопрос звучит отстраненно. И голос у него другой, охрипший.

– Буду.

Андрей уходит на кухню, а я еще несколько секунд стою перед ростовым зеркалом. Смотрю на свое отражение.

Меня колотит, сердце протестует. Я не хочу делать того, зачем пришла, но и будущего с ним больше не вижу.

Эта трагедия навсегда останется между нами. Она в буквальном смысле разделила наши жизни на до и после.

– Я тебе звонил, – он говорит это, даже не оборачиваясь. Чувствует мое присутствие за своей спиной, едва я вошла на кухню.

– Я тебя заблокировала. Прости, – облизываю губы и сажусь на стул. Скольжу пальцами по шее, перекидывая волосы на левое плечо. Взгляд сам ненароком прилипает к мужской спине.

– Понял.

Андрей ставит передо мной чашку и садится напротив.

Замечаю пару пустых бутылок на полу у холодильника и поджимаю губы.

– Нам нужно поговорить, – сглатываю вставший в голе ком и впервые за время, что я здесь, смотрю ему в глаза.

То, что я там вижу, убивает меня окончательно. Боль снова парализует конечности. Хочется кричать. Рыдать навзрыд, потому что ему тоже больно. Потому что он все прекрасно понимает.

Мелкая дрожь охватывает тело. Я не могу пошевелиться. Сижу и смотрю в его глаза.

Наш визуальный контакт затягивается на долгие минуты, за которые по моим щекам начинают течь слезы.

«Прости меня. Я так хочу, чтобы все было как раньше, слышишь?»

Но мои слова остаются лишь в голове.

На деле же я продолжаю просто сидеть, впиваясь в уже побелевшую кожу на руке ногтями.

– Не плачь, – Андрей протягивает мне салфетку, нарушая нашу тишину первым. – Все это было ожидаемо.

Комнату сотрясает телефонный звонок. Андрей косится на моргающий экран и подносит смартфон к уху.

– Что? – он отводит взгляд, кивает и медленно опускает руку.

– Андрей…

– Славик умер, пять минут назад. В себя так и не пришел.

14

Андрей

– Что же теперь делать, Володя, что нам делать?

Мамин голос звучит глухо, но отчего-то еще сильнее режет слух. Она стоит у окна, на светлые волосы наброшен полупрозрачный черный платок. На лице ни грамма косметики.

Отец нерешительно стискивает ее подрагивающие плечи. Молчит. Не думаю, что ему есть что ответить на ее вопрос.

В доме уже как три дня воцарилась гнетущая тишина. Она не дает вздохнуть. Безжалостно рвет легкие на куски.

Прикрываю глаза, проваливаясь в какой-то сон, что граничит с реальностью. Вереница слов, действий. Стены отцовского кабинета сменяет кладбище.

Вокруг люди. Много людей. Черные костюмы, платья и палящее солнце. Невыносимо жарко. Хочется снять пальто, но я стою не шевелясь. Смотрю на землю, что слетает с блестящего острия лопаты и падает на крышку гроба.

Жутко. Впервые в жизни мне по-настоящему страшно.

Ну что, брат, ты всегда хотел внимания… Но разве такого? Не думаю.

Скольжу взглядом по собравшимся вокруг могилы людям, и губы сами рисуют на лице ухмылку. Единственный из присутствующих, кто знает реальную причину смерти, это Царев, остальные уверены, что у брата был рак. Даже здесь отец предпочел солгать. Труп хорошо загримировали, поэтому следов аварии на лице не видно.

Когда вырытая могила ровняется с твердой землей, мама снова падает на колени. Ее руки скользят по свежевскопанной земле. Еще немного, и она просто ляжет рядом.

Лицо отца сливается с проплывающими над головой облаками. Такое же серое, по-мертвецки бледное.

Он смотрит на рыдающую мать и робко опускает глаза в пол. Никогда в жизни я не видел его таким. Никогда.